ГЛАВА 4. 11 Июля, Воскресенье. День 4

«В начале было Слово. И Слово было у Бога. И слово было Бог».

Его глаза были закрыты.

«В начале было Слово»

Он, не останавливаясь, растирал пальцами лоб.

«В начале…»

Откуда-то спереди нёсся голос человека; то громкий, то тихий, то жалобный, то деспотичный.

«…было Слово».

Мишка уже утратил нить повествования речи того человека. «И Слово было…»

В его собственной, внутренней тишине и мраке из ниоткуда возникло слово «Слово». Буквы горели в темноте ярким, жёлтым цветом, изредка по ним пробегала зелёная волна.  Мишка летел ему навстречу, символы стремительно росли
в размере и приобретали объем. В какой-то момент он приостановил своё движение, чтобы ещё раз насладиться завораживающим зрелищем. «Пять букв… Пять байт… Сорок бит…» Слово распалось на множество кубиков- составляющих, а те, в свою очередь, на тысячи тысяч единиц и нулей, превратив всё обозримое пространство в огромное чёрно-жёлтое море, играющее и переливающееся зелёными волнами. «В начале было…»

«В начале была…информация…». Море, как будто услышав эту Мишину мысль, согласно отозвалось мощной волной. На поверхности начали тухнуть и загораться отдельные элементы, формируя символы и знаки… «Всё началось с информации… с кода». Единицы и нули стали стягиваться к центру, перед которым висел Миша, собираясь  в единый столб, который стал вытягиваться вверх и трансформироваться в другую объёмную фигуру. Через секунду Мишка уже любовался крутящимся шаром, на котором мерцающие символы сливались в континенты, материки и океаны. Он улыбнулся: «Так всё началось, да?» Мишка продолжал парить в пространстве, ощущая себя бесконечно малым перед Первопричиной всего сущего. Ему было хорошо здесь, он чувствовал, как приближается аура, которая в обычном, физическом мире привела бы его к эпилептическому припадку. Но здесь эта аура была добрым знаком, той связью, той Manus Domini[1], прикосновение которой означало разрешение говорить… В таком же состоянии он мог видеть решения сложных математических функций, видеть тончайшие нити взаимосвязей между членами уравнений, элегантно собирая решение в один, общий вид.  Биты и байты информации, вальсируя, закружились и  рассыпались в вертикальную плоскость перед Мишей, подрагивая, словно тонкая мембрана огромного микрофона. Предстоя перед Сущим, он внутренне ощущал, что здесь не место для обычного языка, что полноценно сказать что-либо он сможет лишь говоря на…ином языке. На том языке, с которого всё началось. И Миша начал свою молитву – разговор с Всевышним.  Из уст его посыпались единицы и нули, которые подобно ручейку людей в метро, вихрясь, вливались в общий поток, становясь одним целым, одной массой, одним общим сознанием. Он рисовал ими формулы и уравнения, а затем замирал, как будто ожидая, что скажет Великий Учитель. И Учитель отвечал: где-то полностью, где-то намёками, а в чём-то и вовсе закрывая Знание от лишь временно существующего Человека. Как же хорошо ему было парить здесь, в безначальном пространстве, ощущая себя находящимся перед самим Богом! Как же здорово было общаться с Ним, задавать свои вопросы, одновременно испытывая и благовейный страх, и любопытство, и некую дружбу.

Вдруг всё затихло. Огромное море цифр и символов пред Мишкой замерло в штиле. Он понял, что пришло время слушать, внимать. По глади пробежала рябь, то тут, то там стали появляться буквы, сливающиеся в слова… «Если я говорю языками человеческими и ангельскими, а любви не имею…» - прочёл Миша. «Да, я помню…. «…то я – медь звенящая…» Я?!..» На поверхности возникла следующая фраза: «Если имею дар…и знаю все тайны и имею всякое познание…а не имею любви,  - то…» «то я – ничто» - закончил фразу Мишка… Он почувствовал какую-то грусть, как будто он что-то невзначай упустил, как будто он, случайно, сам того не желая, умудрился обидеть лучшего друга. «Что?» Мишка поднял голову, глядя перед собой на море символов. «Что повелишь мне делать?».

По поверхности побежали мощные волны. С каждым движением поверхность преображалась, меняла цвет, пестрела, где-то пропадала вовсе. Миша наблюдал эти изменения и внутри смутно догадывался к чему всё это. И от этих  догадок в сердце становилось тоскливо, муторно, словно предстоял ему впереди неизбежный, публичный стыд, неотвратимость которого приближалась с каждой новой волной- преображением. Он закрыл глаза. Он застонал, нет, он жалобно заскулил, обращаясь мысленно в темноту. «Неет. Нет, пожалуйста, нет! Я не смогу!... я не смогу».

Миша открыл глаза. Перед ним всё также бился безбрежный, пёстрый океан. Океан мусора. Изредка на поверхность всплыли человеческие тела, то там, то здесь показывались головы, которые что-то ему кричали, а затем исчезали из виду. Стаи чаек всё также кружили, ожидая очередного мусоровоза; в нос, тычком, ударила вонь. Мишку непроизвольно передёрнуло всем телом: «Зачем??! Я не могу, это не для меня… Что повелишь мне сделать?» На горизонте появилась фигура человека. Хотя стоял он весьма далеко от Михаила, голос его звучал чётко и ясно. «…да будете сынами Отца вашего Небесного, ибо Он повелевает солнцу Своему восходить над злыми и добрыми и посылает дождь на праведных и неправедных». Чайки отчаянно кричали, словно пытаясь заглушить его голос. «Ибо если вы будете любить любящих вас, какая вам награда?..» Человек тот расправил руки и, шагнув вперёд, исчез в волнах отходов… «Что, что повелишь мне делать?!! Что?!!»

Кто-то настойчиво пытался достучаться до него извне. Всё началось с небольших толчков, которые вынудили его очнуться и чуть приоткрыть глаза. Наконец,  чей-то голос произнёс прямо в ухо:

            - Миша! Вставай, сейчас будут молиться. Уже все стоят.

Хоть голос и был тревожно-назойлив, но от него веяло теплом и каким-то чарующим ароматом. Мишка, постепенно возвращаясь в реальность бытия, довольно, про- себя,  улыбнулся. Голос принадлежал Кате, а значит, она каким-то образом снова оказалась сидящей рядом с ним. Миша поднялся, изо всех сил стараясь сбросить цепи дремотных видений и при этом выглядеть так, как будто он не спал. Вокруг уже стояли люди, пастор церкви, завершив проповедь, призывал людей к молитве.

В эту общину его привела с собой мама. Точнее, она его принесла. Принесла в отчаянье, в последней надежде. Кто-то рассказал ей о небольшой церковной общине, пастором которой был приезжий человек из Сибири и в которой регулярно проходили молитвы об исцелении. С желанием полноценной жизни для своего ребёнка, готовая поверить во что угодно и в кого угодно, его мама пришла к пастору с просьбой, а к Богу с ультиматумом: «Если Ты есть – помоги моему сыну!». И церковь стала молиться о нём и о ней.

Исцеления маленького Миши не произошло. Но вдруг, сама этого не ожидая, его мама в церкви обрела покой. Её окружила настоящая семья, такая, которая безо всякой корысти стала заботиться о ней, молодой, одинокой женщине, у которой в жизни до этого было лишь две ценности – сын-эпилептик и талант к игре на скрипке. Сначала, к ним домой стали приходить две старицы, две Ивановны, Таисия и Любовь. Они, по-хозяйски наводили в доме порядок, стряпали еду, стирали, гладили, шумно обсуждая пенсию и политику, а в перерывчиках, усаживаясь вместе, жалобно затягивали какой-нибудь старый псалом. Их забота и помощь сразу же принесла плоды в жизнь Мишкиной мамы: сосредоточившись на музыке, её карьера быстро пошла в гору. Вскоре, к Ивановнам, присоединился дьякон церкви, пожилой, седовласый Илья Матвеевич. Тот брал с собой Мишку и они вдвоём шли смотреть фонтаны. По пути, Матвеич, рассказывал Мише любимые истории из Библии, а в парке они по долгу стояли, следя за шахматными партиями местных пенсионеров. Именно Матвеич впервые приметил в Мише некоторые особенности и именно он попросил учительницу по математике, которая приходила к ним в церковь, обратить на мальчика особое внимание. Той достаточно было тридцати минут общения с Мишей, чтобы понять, что ребёнок – чистой воды гений. А церковь продолжала молиться. Спустя несколько лет, Мишину маму пригласили в престижный симфонический оркестр и  жизнь их стала потихоньку выправляться. Она всё чаще и всё продолжительней была на гастролях, а он рос и развивался под патронажем церковной семьи. Вскоре, он стал ходить в церковную воскресную школу, где познакомился с другими детьми и среди них была Катя.

Катя была внучатая племянница Матвеича, её отец был пастором общины, а церковь, соответственно, её родным домом. У неё было приятное, миловидное лицо: от матери ей достались каштановые волосы, широкие скулы с острым подбородком и изящная, чётко очерченная линия губ; отец же дал ей серо-зелёные глаза и широкий лоб. Среднего роста, пропорционально и красиво сложена, она была любимицей всех слоёв общины: бабушки любили её за способность петь и играть старинные гимны, дедушки за скромность и сдержанность в одежде,  взрослые за отзывчивость и надёжность, дети за юмор и живость в классе воскресной школы. Лишь сверстники её чуть обходили стороной,  кто-то считая её немного зазнавшейся, а кто-то, по определению (дочь пастора всё-таки) недостижимой для общения. Но, видимо потому что Мишка тоже был своеобразным маргиналом в общине, им было приятно от общения друг с другом, хотя они это тщательно скрывали.

Церковное здание пустело, люди постепенно расходились по домам. Двигаясь к выходу через вестибюль, Мишка прошел мимо Кати, разговаривающей с регентом хора.

            - Миша! Постой! – спустя секунду услышал он её негромкий оклик.

Мишка остановился  и повернулся к Кате. Она шла ему навстречу.

            - Уже уходишь? – она улыбнулась.

Её улыбка могла творить чудеса и она знала это. Когда Катя улыбалась, казалось, что все проблемы и тревоги, все распри и прения, всё это – суета сует, которая вот-вот исчезнет не имея право на существование. В этой улыбке было удивительное и весьма редкое сочетание и озорной девичности и зрелости материнства; от этой улыбки веяло и сочувствием, и радостью, и наивностью изумления, и флиртом одновременно. Глядя на неё, он чувствовал, что эта девушка просто создана, чтобы быть идеальной матерью, женой, хранительницей очага… их домашнего очага. Мишка однажды поймал себя на мысли, что вероятнее всего женщина  подобная Кате, в осаждённом Вейнсберге 11 века, была первой, кто, подойдя к своему испуганному, уставшему, отчаявшемуся от борьбы и страха мужу, коснувшись тёплой ладонью его грязного, заросшего лица, подбоченившись затем, водрузила его на свои плечи и пошла на выход из осажденного врагами города, вынося на себе своё самое ценное.

            - Ты помнишь, что мы с тобой ведём урок в воскресной школе в следующее воскресенье? Я тебе давала материалы к нему, помнишь?

            - Да, помню, помню конечно – растерянно бормотал Мишка, силясь вспомнить где и когда это было. Катя тихонько засмеялась, глядя на его мозговые потуги.

            - Миша, ты не меняешься… Из года в год – всё такой же – Она сложила по-женски кулачок и легонько стукнула его в грудь – Ну? Вспомнил?... Мы ведём урок у тех, кому 9 – 11 лет.

            - Да, вспомнил конечно – Когда в речи зазвучали числа, всё вдруг стало проясняться. В голове побежали картины: класс, пособия, Катя преподаёт, он стоит рядом помогая, дети вокруг, шум, гам… Вдруг, среди церковных детей, он увидел голову Димки- беспризорника… «Димка… Что повелишь мне делать?... Любви не имею…»

            - Кать…ммм… Мне, возможно, помощь твоя потребуется на этой неделе… - её брови в удивлении взметнулись – Я пока сам всё точно не знаю – что и как… эээ…Я тебе позвоню если что, можно?

            - Да, звони конечно, буду рада помочь чем смогу.

В этот момент лучи солнца залили вестибюль. От этого цвет её глаз стал окончательно ярко изумрудным. «Боже, как же ты красива» - прозвучало в его голове. Он заставил себя отвести взгляд в сторону. Повисла неловкая пауза. Оба чего-то ждали.

            - Я пойду… Мне пора… Еще кучу дел надо сделать…

            - Давай, Миша, была рада пообщаться с тобой. Не забудь про урок, хорошо?

Мишка сдержанно кивнул головой, ещё раз бросил на неё свой взгляд и, развернувшись, пошёл к выходу.

Один из мониторов уже изображал полнолуние. Мишка, по обыкновению, сидел в своём кресле, потирая лоб пальцами, который час бессильно пытаясь что-либо придумать. «Как странно...» - думал он – «На моих программах люди ежедневно зарабатывают огромные деньги. Я реализовываю в коде задачи, которые невидимым образом ежедневно влияют на жизни миллионов людей на планете. А что я могу сделать для одного единственного мальчишки? Что я могу сделать для него сейчас? Не абсурдно ли – сидеть перед мощнейшими компьютерами, владеть дорогостоящим оборудованием, обладать такими навыками и… И ничего» - хмуро констатировал он. На центральном мониторе висел список идей, пришедших в голову за время раздумий. «Математика жизни сложнее… Все эти идеи – лишь пассивные формы действий». План его не удовлетворял, но это было лучше, чем ничего.

Первым в списке был Алекс «Стэн». Пронырливый однокурсник и коллега мог направить его к нужным людям. Он пробежался по клавиатуре, нашёл нужный номер и кликнул «Звонок». На правом верхнем мониторе вдруг появился большой циферблат часов, как бы намекая на время. «Пол-второго» - Мишка хмыкнул. «Ничего, выдержит, не обломится»

            - Стэн? – хрипло произнёс Мишка.

            - Чего тебе? – было очевидно, что звонок его разбудил, но не ответить Мишке Алекс не мог, фрик редко звонил первым, а если уж и звонил, значит это было экстремально важным.

            - Скажи… Где и кто может по-быстрому сделать анализ ДНК?

На несколько секунд воцарилось молчание. Наконец Алекс, колоритно зевнув в трубку, ответил:

            - Вспомни Жору. Жору «Сименса».

Этого было достаточно.

            - Спасибо, Стэн. – Мишка кликнул «Завершить звонок».

Жора «Сименс» был главным региональным инженером компании «Siemens», занимаясь поставкой и наладкой медицинского оборудования в больницы по всей стране. Однажды, непосредственно перед сдачей огромного, федерального значения, объекта, всё программное обеспечение «легло», заставив команду инженеров и наладчиков Жоры, включая его самого, задуматься над тем, чтобы здесь же, в этой же больнице, лечь всем вместе под ножи хирургов и распродать себя на органы в счёт уплаты предполагаемого долга за невыполнения условий контракта. Тут-то и оказался рядом Стэн, который каким-то образом прознал об этой проблеме и предложил «свои» услуги. Мишка тогда, за сорок восемь часов непрерывной работы совершил невозможное. Но, всё было сделано, оборудование запущено, объект сдан, губернатор доволен, боссы «Siemens» спокойны. А Жора тогда поклялся им в вечной верности и дружбе.

Мишка набрал и отослал Жоре письмо. Утром тот его прочтёт, отреагирует и тогда уже будет ясно если план сработает. Можно было идти спать.

Ему снова снился тот же сон. Он всё так же выходил на арену цирка. Только сейчас, на другом краю, стояла Катя. Она тоже была одета в блестящий, облегающий костюм воздушной гимнастки и радостно смотрела на него: как он выходит на центр арены, сильный, красивый, уверенный в себе. Вот, подали уже трос с креплением, но прежде чем ухватиться за него и взлететь вверх, он идёт к ней. Он подходит и смотрит на неё, сверху вниз. Она смотрит на него. Её лицо накрашено, глаза обрамлены блёстками, губы чуть приоткрыты. «Как же ты красива!» - думает он, наклоняясь к этим губам. И в этот момент Катя исчезает, а он вновь оказывается уже под куполом, готовый совершить свой очередной, бесполезный прыжок.